Уважаемые коллеги!
Рад нашей очередной встрече в рамках Замятнинского клуба. Не могу не отметить, что тематика Клуба расширяется: ранее мы обсуждали прежде всего конкретные вопросы судопроизводства и судебной власти в контексте гражданского общества. Теперь же мы переходим к системному обсуждению конкретных правовых институтов, причём начинаем с одного из самых сложных – компенсации морального вреда.
Уважаемые коллеги, Вы наверняка обратили внимание на то, что в теме моего выступления используется термин «возмещение», а не «компенсация морального вреда». Причина состоит в том, что исторически российские юристы всегда применяли термин «возмещение», и лишь во второй половине XX века появился термин «компенсация». Такая, казалось бы, незначительная замена позволила устранить серьезные противоречия, связанные с этим институтом – об этом я скажу ниже.
Моральный вред – это причиненные человеку физические или нравственные страдания. Понимание того, что эти страдания нельзя причинять безнаказанно, пришло к человеку давно: например, еще Русская Правда предусматривала ответственность за оскорбление словом и оскорбление действием; аналогичные нормы содержались в Соборном Уложении 1649 года. Однако ответственность за такие действия носила исключительно уголовно-правовой характер.
Дискуссии о допустимости гражданско-правового денежного возмещения за причиненные нравственные страдания, так называемых выплат «за бесчестье», разгорелись в конце XIX-начале XX века. Не буду утомлять Вас долгим описанием тех юридических споров. Позволю себе привести лишь одно яркое высказывание, которое принадлежит знаменитому российскому юристу Габриэлю Феликсовичу Шершеневичу: «личное оскорбление не допускает никакой имущественной оценки, потому что оно причиняет нравственный, а не имущественный вред... Разве какой-нибудь порядочный человек позволит себе ценой собственного достоинства получить мнимое возмещение?».
Таким образом, идея компенсации морального вреда была воспринята некоторыми юристами в штыки по двум причинам: во-первых, нравственные страдания невозможно точно оценить в денежном выражении, и, во-вторых, нельзя «торговать честью». Во многом такие представления соответствовали аристократическому духу той среды, в которой воспитывались юристы дореволюционной России.
Пословица «брань на вороту не виснет» имеет свое историческое объяснение. Считалось, что ругань можно стерпеть, поскольку она не причиняет вреда. Эта пословица отражает особенности нашего менталитета, это – то, что позволяет в нашем обществе единообразно воспринимать действительность, оценивать и действовать в соответствии со сложившимися стереотипами поведения. Это набор поведенческих правил, опирающихся на иррациональную природу характера нашего общества.
Советское гражданское законодательство также руководствовалось этими подходами – отчасти потому, что активное участие в его подготовке принимали «юристы старой школы». Думаю, была и другая причина: компенсация морального вреда рассматривалась как проявление буржуазной морали, поскольку она направлена на стремление обогатиться.
Коммунистическая идеология негативно относилась к так называемым «нетрудовым доходам», независимо от того, получены они законным или незаконным путем, а также к различным «имущественным излишкам».
В контексте такого мировоззрения денежное возмещение нравственных страданий выглядело чуждым институтом и средством необоснованного обогащения.
Однако процесс рационализации общества не мог не отразиться на юриспруденции. Переход к рыночной экономике с ее прагматичными подходами постепенно освобождал общественное сознание от атавизмов прошлого. Стало ясно, что понятия «нетрудовые доходы» и «имущественные излишки» не несут в себе ничего негативного, если эти доходы и имущество приобретены законным путем.
Эти изменения повлияли на становление в России института компенсации морального вреда. Слово «возмещение» было заменено на «компенсацию» для того, чтобы исключить споры о возможности денежной оценки нравственных страданий.
Разграничение принципов возмещения и компенсации морального вреда связано с тем, что при возмещении имущественного вреда закрепляется принцип его полного возмещения, и здесь можно говорить о некоем эквиваленте. Что же касается возмещения морального вреда, то из-за сложностей его денежной оценки действует принцип адекватности, то есть понимание того, что этот вред невозможно загладить до конца. Поэтому и появляется термин «компенсация», то есть заглаживания морального вреда настолько, насколько это возможно.
Что касается способов оценки морального вреда через призму разумности и справедливости, то следует согласиться с теми представителями науки, которые отвергают таблично-арифметический способ исчисления денежной компенсации морального вреда, объясняя это тем, что моральный вред – это неимущественный вред личности, поэтому в основе определения компенсации морального вреда лежат не выраженные вовне объективные факторы, а устанавливаемая судом в каждом конкретном случае степень физических и нравственных страданий конкретной личности, то есть факторы субъективного характера.
Появление института компенсации морального вреда обусловлено социально-психологическими и экономико-правовыми причинами.
Социально-психологические причины связаны с ценностями справедливости, присущими каждому из нас с самых ранних лет. В ситуации, когда человек испытал глубокие нравственные страдания вследствие незаконных действий правонарушителя – отказ в присуждении потерпевшему хоть какой-то денежной суммы вызывает у общества обостренное чувство несправедливости. Общество не может мириться с тем, что правонарушитель не понес ответственности, а потерпевший не получил справедливой компенсации только потому, что причиненные страдания нельзя точно оценить.
Таким образом, возникло понимание того, что возмещение нравственных страданий – это не «торговля честью», а восстановление социальной справедливости. Данная идея нашла свое законодательное воплощение в институте компенсации морального вреда.
Экономико-правовые причины законодательного закрепления этого института состоят в необходимости реализовать компенсационную, превентивную и идеологическую функции гражданского права.
Смысл компенсационной функции состоит в том, чтобы загладить последствия причиненных потерпевшему нравственных страданий.
Конечно, ни о каком полном возмещении вреда речи идти не может, поскольку моральный вред не поддается денежной оценке. Именно поэтому представители американской школы «экономического анализа права» – сторонники вытеснения из юриспруденции принципа справедливости и замены его принципом целесообразности – достаточно жестко высказывались против компенсации морального вреда. В качестве примера представители этого направления указывали, что нет такой денежной суммы, за которую человек согласиться лишиться здоровья и репутации, а значит вред здоровью и репутации невозможно оценить.
При этом обращалось внимание на то, что жизнь человека не имеет денежной оценки, однако риск утраты жизни такую оценку иметь может. Например, гражданин может согласиться выполнять работу, при которой он будет подвергать себя риску смерти, составляющему 10%, в обмен на компенсацию в размере 10.000 долларов США в месяц. Однако это вовсе не означает, что человек согласится подвергнуть себя риску смерти, достигающему 99%, в обмен на компенсацию в размере 99.000 долл.
Приведенный пример показывает, что к компенсации морального вреда не применимы арифметические подходы: этот институт не вписывается в прокрустово ложе каких-либо формул. Право – это искусство добра и справедливости, а не арифметических расчетов.
Рациональный подход к принципу справедливости предполагает, что если она не может быть идеально восстановлена с аптечной точностью – право всё равно должно стремиться максимально приблизить реальное положение дел к справедливому идеалу.
Эта идея сегодня проявляется не только в институте компенсации морального вреда: при возмещении имущественных убытков также нередко бывает затруднительным доказать конкретную сумму причиненного вреда (например, точный размер упущенной выгоды). Отказ в возмещении вреда только по тому основанию, что истец не смог с точностью до копейки обосновать его размер, явно противоречил бы основам гражданского законодательства и интересам правопорядка. В связи с этим Верховный Суд разъяснил, что «в удовлетворении требования о возмещении убытков не может быть отказано только на том основании, что их точный размер невозможно установить – в этом случае размер убытков определяется судом с учетом всех обстоятельств дела, исходя из принципов справедливости и соразмерности ответственности допущенному нарушению».
Этого же подхода следует придерживаться применительно к компенсации морального вреда: несмотря на то, что нравственные страдания невозможно оценить и восполнить деньгами, в целях восстановления социальной справедливости потерпевшему должна быть присуждена разумная денежная сумма, которая станет основой для эмоционального восстановления человека, стабилизации его внутреннего состояния.
Денежная компенсация позволяет потерпевшему приобрести те материальные блага, от пользования которыми человек получит необходимое удовлетворение и успокоение. Как писали некоторые дореволюционные юристы, компенсацией морального вреда выступают деньги, поскольку
«они – тот ключик, который открывает врата человеческих удовольствий».
Вторую функцию компенсации морального вреда можно назвать превентивной. Она состоит в необходимости предотвращения правонарушений: обязанность компенсировать моральный вред должна удерживать людей от противоправного поведения. И это не «общие слова»: существует конкретный механизм, демонстрирующий превентивную функцию компенсации морального вреда.
В рыночных условиях одним из ключевых факторов, определяющих человеческое поведение, является экономическая целесообразность. Поэтому современная задача права заключается в том, чтобы сделать противоправное поведение экономически невыгодным.
Такой подход позволяет по-новому взглянуть на вопросы возмещения вреда. Абсолютизация принципа эквивалентности, согласно которому возмещению подлежит только тот вред, который поддается точной денежной оценке, повышает «выгодность» правонарушений. На определенном этапе правового развития стало ясно, что одного лишь полного возмещения убытков недостаточно для реального предотвращения правонарушений.
Это легко проиллюстрировать примером: представим, что один гражданин причинил другому ущерб на сумму 1.000 руб., и при этом получил выгоду в размере 5.000 руб.
Если строго следовать принципу эквивалентности, то такое правонарушение с экономической точки зрения является выгодным, поскольку после взыскания с виновника суммы ущерба в размере 1.000 руб. у него останется часть прибыли в сумме 4.000 руб. Задача законодательства – исключить возможность возникновения подобных ситуаций, возложив на правонарушителя дополнительные финансовые санкции.
Одной из таких санкций как раз и является институт компенсации морального вреда, а также неустойка и судебные расходы. Например, обязанность возместить потребителю не только имущественный ущерб, но и (дополнительно) моральный вред, неустойку и судебные издержки снижает экономическую привлекательность противоправных действий и стимулирует правомерное поведение. Тем самым компенсация морального вреда способствует предупреждению правонарушений.
Третья функция компенсации морального вреда носит идеологический характер. Дело в том, что через взыскание судом компенсации морального вреда государство выражает свое особо негативное отношение к тем или иным формам противоправного поведения.
Красноречивой иллюстрацией это функции выступает известный институт «номинальных убытков», который появился в странах англо-саксонской правовой системы и впоследствии был заимствован некоторыми другими правопорядками. Речь идет о взыскании компенсации морального вреда в предельно низком, можно сказать «символическом» размере, который заведомо не может компенсировать какие-либо страдания и призван лишь публично обозначить, «маркировать» негативное отношение публичной власти к поведению ответчика.
Например, английские суды еще с XVIII века стали в некоторых случаях взыскивать компенсацию морального вреда в размере всего лишь одного фунта стерлинга, с единственной целью – показать, что суд расценивает действия ответчика как противоправные. К слову, в некоторых ситуациях английские суды взыскивали номинальные убытки и с обратной целью: например, при достаточно крупной заявленной истцом сумме компенсации суд взыскивал с ответчика лишь один фунт стерлинга с целью показать, что поведение ответчика хотя и было формально противоправным, но являлось вполне обоснованным.
Во Франции были прецеденты взыскания компенсации морального вреда в размере одного франка – например, за безосновательные действия полицейского, поинтересовавшегося у женщины, зарегистрирована ли она в органах санитарного надзора, и за прелюбодеяние.
В современных публикациях главной целью предъявления таких мизерных требований указывается «стремление истца доказать, что он прав». Ничем другим, кроме идеологических соображений, подобные взыскания объяснить невозможно.
Размер компенсации морального вреда определяется судом в зависимости от характера причиненных потерпевшему физических и нравственных страданий, а также степени вины причинителя вреда в случаях, когда вина является основанием возмещения вреда. При определении размера компенсации вреда должны учитываться требования разумности и справедливости. Характер физических и нравственных страданий оценивается судом с учетом фактических обстоятельств, при которых был причинен моральный вред, и индивидуальных особенностей потерпевшего.
Фактические обстоятельства – это, например, сфера распространения порочащих сведений, их характер и т.д. Индивидуальные особенности потерпевшего – это возраст, пол, состояние физического и психического здоровья, чувствительность к боли и другие факторы.
Переходя к актуальной судебной практике, следует признать, что суды по-прежнему взыскивают компенсации морального вреда в крайне низком размере – как правило, не более 15 тыс. руб. Такой размер компенсаций не позволяет им выполнять две важнейшие функции, о которых я говорил – компенсационную и превентивную. Мизерные суммы не позволяют истцу загладить перенесенные страдания и восстановить социальную справедливость, а также не способны удержать ответчика от противоправного поведения, поскольку экономические риски слишком малы.
В результате за институтом компенсации морального вреда осталась только идеологическая функция, то есть обозначение негативного отношения государства к той или иной форме поведения. Но и она реализуется не полностью: отсутствие сложившейся практики взыскания крупных компенсаций отчасти обесценивает сам факт присуждения компенсации и лишает его идеологического смысла.
То же самое можно сказать и о других гражданско-правовых институтах, выступающих дополнительными финансовыми санкциями для правонарушителя – неустойке и судебных расходах. Их занижение без объективных причин лишает практического смысла сам факт их взыскания.
Между тем взыскание компенсаций морального вреда в адекватном размере позволило бы укрепить законность и правопорядок в целом ряде сфер, отличающихся высокой социальной значимостью. В сфере защиты чести, достоинства и деловой репутации это позволило бы повысить авторитет журналистской профессии и стандарты работы средств массовой информации, а также в целом сформировать в обществе пространство взаимного уважения и цивилизованного взаимодействия.
В сфере здравоохранения взыскание разумных компенсаций морального вреда за некачественное оказание медицинских услуг позволит повысить стандарты качества врачебной деятельности.
В потребительской сфере взыскание справедливой компенсации морального вреда позволит обеспечить надлежащий уровень дисциплины и добросовестности поставщиков товаров и услуг, в том числе кредитных и страховых организаций.
Таким образом, институт компенсации морального вреда обладает отличным потенциалом для дальнейшего развития. Верховный Суд Российской Федерации, разъясняя правовые нормы и формулируя правовые позиции по конкретным делам, предпринимает меры по развитию судебной практики в этом вопросе. Приведу несколько примеров за последние два года.
В частности, применительно к некачественному оказанию медицинских услуг Верховный Суд указал, что пациент не обязан доказывать вину медицинской организации в причинении ему физических страданий. Пациенту достаточно доказать лишь сам факт того, что моральный вред имел место, а также то, что причинителем этого вреда является ответчик – например, факт некачественной установки зубного импланта может быть доказан путем проведения экспертизы. Если медицинская организация считает себя невиновной – например, полагает, что имплант не прижился по независящим от нее причинам – именно она должна доказывать этот факт.
Важнейшая правовая позиция высшей судебной инстанции связана с признанием семейной жизни нематериальным благом, за нарушение которого должна быть взыскана компенсация морального вреда. В частности, как указал Верховный Суд, право на компенсацию морального вреда имеют близкие родственники гражданина, незаконно привлеченного к уголовной ответственности – например, его родители – поскольку они лишаются возможности поддерживать общение и получать от него содержание и заботу.
Повысить оперативность взыскания компенсаций морального вреда позволит разъяснение, согласно которому в случае причинения вреда работником при исполнении трудовых обязанностей – например, водителем автомобиля – обязанность возместить и материальный, и моральный вред возникает у его работодателя.
Верховный Суд акцентировал внимание на том, что если ненадлежащее выполнение обязанностей по содержанию общего имущества многоквартирного дома привело к причинению вреда жильцу этого дома – он вправе требовать не только возмещения убытков, но и компенсации морального вреда. Это касается в том числе массовых случаев повреждения автомобилей в зимний период вследствие ненадлежащей уборки снега и наледи с крыш, когда обязанность компенсировать моральный вред возлагается на товарищество собственников жилья или управляющую компанию.
Аналогичная позиция применена Верховным Судом и к коммунальным услугам – например, в случае незаконного прекращения газоснабжения право на компенсацию морального вреда имеет не только собственник жилого помещения, но и проживающие с ним члены семьи, поскольку каждый из них также считается потребителем.
Важное значение имеет правовая позиция Верховного Суда о том, что необоснованные звонки коллекторского агентства с требованием вернуть несуществующий долг – а подобные звонки стали частым явлением – причиняет гражданину моральный вред, который подлежит компенсации.
Не остается без внимания Верховного Суда и вопрос о разумности суммы компенсации морального вреда.
Сравнительно недавно высшая судебная инстанция впервые самостоятельно определила размер компенсации морального вреда. Нижестоящие суды сочли, что достаточной суммой компенсации за незаконное содержание истца под стражей в течение 3 лет 2 месяцев являются 150 тыс. руб. Верховный Суд признал такую компенсацию явно недостаточной и взыскал в пользу истца 2 млн. 366 тыс. руб. – то есть полностью удовлетворил заявленные требования – руководствуясь принципом разумности и правовыми позициями Европейского Суда по правам человека.
Таким образом, Верховный Суд уделяет большое внимание судебной практике в сфере компенсации морального вреда. Учитывая важную роль этого института для общества и государства, убежден, что существующая тенденция крайне осторожного взыскания компенсаций будет меняться в сторону разумности и пропорциональности – это уже начинает происходить на наших глазах. Надеемся на поддержку экспертного и журналистского сообщества в этом вопросе.
Спасибо за внимание!
Поиск
Войти
Совет судей 